Грибы

Тёмной ночью на пригорке возле Пятницкого шоссе напротив кладбища за поворотом на «Светлые горы» прораб Петров Фёдор Петрович справлял малую нужду. Да, да, прямо на улице. Строители — народ неизбалованный, терпеливый, могут и на улице помочиться. Делал своё важное дело Петров долго и с большим удовольствием. Струя была мощной и напористой, каждая следующая капля под-гоняла предыдущую, и это очень радовало Федю Петрова. Две недели назад ему исполнилось 50 лет. Жена Лида устроила громкий юбилей по случаю дня рождения мужа, было много гостей. После официальной части, когда уже все расслабились и слегка подвыпили, стародавний друг Саша Пушкин очень тихо по секрету пожаловался на свою грозную болезнь, которая называлась «аденома предстательной железы». Про такую хворь Фёдор Петрович никогда ничего не слышал и очень удивился, узнав что главным симптомом является то, что с виду здоровый мужик выделять ненужное начинает частями.
— Как это так? — удивился он.
— Да очень просто,- горестно покачал головой Пушкин. — Захотел — ищи туалет или на крайний случай кусты, и устраивайся поудобней. Сначала вроде бы ничего, только струя вялая, потом всё останавливается. Продолжить хочешь, но не можешь. Понимаешь, что ещё не всё вытекло, только деваться некуда, нужно ждать. Все врачи говорят, что придётся операцию делать. Боюсь я очень.
— Погоди ты. Чего про операцию говорить. Может ещё полечить как-то можно, к другим врачам сходить.
— Да был я у разных. Все говорят одно и то же, — знающий Пушкин грустно и обреченно покачал головой.
Фёдор задал ещё несколько вопросов, старался затянуть разговор. Его на самом деле заинтересовало, где находится эта простата и для чего она. Саша Пушкин как-то вскользь упомянул, что простата там, откуда появляется чувство желать женщину, но Фёдору это было непонятно. Он, если уж начинал же-лать женщину, то чувствовал это всем своим существом от пяток до кончиков волос, ну и конечно известным местом, которое ощутимо увеличивалось в размере, но простаты на нём не было, он бы заметил. Кроме того, он каким-то двадцатым чувством понимал, что такая болячка может случиться с каждым взрослым мужиком, и очень насторожился.
Договорить им не дали. Тут, как водится, по своей обычной привычке влезать, когда не просят, продолжению такого важного разговора помешала Катя Пушкина, Сашкина жена. На юбилей Фёдора она пришла в новом красивом платье. Его нужно было срочно всем продемонстрировать. Удобнее всего это было сделать в танце. Для этого ей очень подходил высокий и красивый Петров.
Отвечая на её приглашение, Фёдор Петрович стал уже подниматься со стула, но поймал на себе грозный взгляд жены Лиды. На секундочку замешкался, но никак не смог отказать фигуристой Кате. Она так ловко в танце прижималась к нему грудью, что вся его «простата», ну ведь в ней же дело, оживала и взвивалась вихрем вверх, прямо била в голову.
А так как Сашка Пушкин всё время приставал к его Лидке и с завидным постоянством хвалил её фирменные пирожки, Фёдор решил, что Катькины прижимания в танце будут совсем не лишними, станут их самым большим секретом, и хранить его он будет долго, до следующего чьего-нибудь юбилея.
Катю очень устроило, что именинник отреагировал положительно на её приглашение. Она давно мечтала, чтобы её Сашка приревновал хоть к кому, а лучше к Феде Петрову. А заодно ещё и Лидке хотелось отомстить за её гадкие, но очень вкусные пирожки.
Ну, никак они Кате не давались. Она сто раз переписывала рецепт, всё думала, что есть в нём какой-то секрет, и всё пробовала и пробовала колдовать с тестом. Но напрасно.
Тесто никак не хотело подходить, начинка высыпалась, пирожки получались неаккуратными, кургузыми и очень невкусными, хотя она всё делала, как положено. Потом Лида устала, поняла, что печь пироги — это не её, и стала завоёвывать внимание мужчин по-другому.

Юбилей прошел более-менее гладко, жизнь вошла в свою колею, но разговор с другом Пушкиным Фёдору запомнился и очень сильно не понравился. Он так отчетливо представлял себе эти страшные симптомы, что начинал каждый раз волноваться, когда снимал штаны за малым делом, и безумно радовался тому, что делает это громко, мощно и с удовольствием.
Саша Пушкин рассказал, что при его болезни только спустя полчаса начинаешь чувствовать, что мо-чевой пузырь свободен. Петрову это тоже было непонятно, но он и мысли не допускал, что Сашка врёт. Как такое вообще придумать можно? Это можно только испытать, прочувствовать и прострадать.

Пришла настоящая зима. Выпало много нега. Мужикам-строителям прибавилось работы.
Каждое утро нужно было сначала разгрести снег на подходе к складированным доскам и арматуре. На это уходило время, все нервничали и часто ругались. Сроки строительства подпирали.

Фёдор Петрович закончил своё дело на морозе, натянул штаны и начал думать.
Два часа назад он усилием воли прекратил лаяться с рабочими. Они требовали денег. Но прораб не мог с ними расплатиться.
Те деньги, которые сегодня утром перед отъездом ему выдал хозяин на расходы, он отдал своей жене Лидке. Она скандалила уже месяц, хотела шубу как у Дашки Матвеевой с Тихорецкой улицы.
Что уж ей так в этой шубе понравилось, Фёдор Петров понять не мог, но точно знал, что другого вы-хода у него не было. Деньги отдал.
Лидка заколдовала его давным-давно и имела над ним такую власть, что просто ужас какой-то. Много лет он пробовал для отвлечения своего внимания от жены переспать с другими женщинами, но каждый раз во время процесса ему становилось неинтересно, а иногда даже и противно так, что он вставал и уходил.
И ему было совершенно наплевать, кто и что о нём подумает. Маша Прыткова кричала: «Сволочь!». Таша Мордасова кричала: «Импотент проклятый!». Но ему было абсолютно всё равно. Каждый раз он убеждался, что лучше Лидки для него никого нет.
По молодости, конечно же, мужики друг друга подначивают. Тут уж волей-неволей влезешь на чужую бабу. Но с годами, когда уже мозги на место встали, не даёшь себя раскочегарить попусту. Скажешь так разом: «Отвали ваще». Да и всё тут. У взрослого мужика разговор короткий и его все распрекрасно понимают.
Лидка была мягкая и тёплая. Около неё было уютно, спокойно, хотелось всех любить, хотелось всем делать хорошее.
Если Лидка уезжала к маме в Бронницы и оставалась там ночевать, Фёдор тосковал, метался по квар-тире, каждую минуту делал замечания 10-летней Наташе и пятилетнему Пете. Наташа терпела его несправедливые приставания, она уже знала, что папка без мамки будто чумной становится, а маленький Петя возмущался, громко протестовал против несправедливых по его мнению нападок. Он ходил в детский сад, выполнял ту работу, которая была его самым важным делом, так сказал ему папа. И ему было непонятно, почему к нему пристают с руганью. Если отец в ответ на его возражения снова начинал ругаться, Петька лез в драку, защищал себя не на жизнь, а на смерть. Он-то пока ещё глупый не знал, как может тосковать мужик без любимой женщины, даже если расстаётся с ней хоть на одну короткую ночь.
— Да,- думал Фёдор, — у тебя, Петька всё ещё впереди.- Ты, брат весь в меня. Вот зацепит тебя зазноба, женишься, сдашься с потрохами до последнего вздоха, будешь знать, как без жены ночевать, весь изведёшься.

Особенно Фёдор любил, когда Лидка укладывала спать детей. Он исподволь подглядывал за ними, делал вид, что идёт поискать что-то в комнате. А сам любовался, как жена убаюкивала уже взрослую Наташу и непоседливого Петьку. Таким счастьем светились её глаза, такими нежными были её руки. И он мечтал изо всех сил, как окажется с ней рядом в постели и будет так же, как дети, обнимать её за шею, целовать в ухо, а потом ласкать её мягкую нежную грудь. Эти минуты счастья давали ему силы выходить каждый день в жестокую жизнь, драться и сражаться за своё счастье. Он думал, что все мужики должны своих любимых беречь. Но понимал, что у всех взгляд на любовь разный.
Фёдор Петрович регулярно смотрел телевизор, и очень удивлялся, как женщины давали вставлять себе в грудь какие-то «импланты» и как мужики ихние давали так глумиться над своими женами и любовницами, да ещё и деньги бешеные платили за эти операции. Он никогда не дал бы никакой сволочи дотронуться до Лидкиной груди, а тем более лезть в неё со своими ножиками.
Так вот! Лидка хотела шубу, и для Фёдора это был закон. Полученные от хозяина деньги он отдал жене, и теперь мучился, как ему быть дальше.
— Что же мне теперь делать? Как же быть? Где деньги взять? Как обернуться?
Тревожные мысли раздирали голову. Проблема с деньгами была очень серьёзной, и решать её следовало быстро. Рабочим нужно платить, а то разбегуться.
Хуже того, ещё к хозяину пойдут с жалобами, там-то всё и выяснится. Народ долго ждать не будет. Нужно что-то делать.
Фёдор заправил рубашку в брюки, обтёр руки снегом и потихоньку направился к строящемуся дому своего заказчика. Ему нужно было запереть подвал, забрать свои вещи и ехать домой.
При подходе к дому в темноте он увидел незнакомую машину. Распознал джип. Рядом стояла машина хозяйки, её Форд Мондео он знал хорошо.
— Может, приехала подружкам что-то показать? — Удивился Фёдор. — Витражи уже установили, кухня работает, санузлы подключены, спальня обставлена.
Накануне, собираясь в поездку, хозяин говорил, что вернётся из командировки, и будет уговаривать Киру Ивановну переехать в достраивающийся дом. Фёдор возражал, как мог. Всё-таки работы было ещё много, хозяева будут мешаться на стройке. Но спорить было бесполезно.
Колючий неприятный взгляд хозяина остановил его. Так Олег Серафимович смотрел, когда ему не нравилось, что кто-то с ним спорит. Иногда кое-какие возражения принимались, но когда кто-то пы-тался решать принципиальные вопросы за него, хозяин гневался не на шутку. В таких случаях Фёдор затыкался и уповал на волю Господа. Не зря его бабушка тайком покрестила в далёком детстве. Крест он носил на длинной цепочке, чтобы не вываливался из рубашки. Библию читал, заповеди знал, в церковь изредка ходил. Он не представлял себе, на какую работу ходит хозяин, только понимал, что дело было очень серьёзным и ответственным, требующим принятия важных решений, и Олег Серафимович, как большой начальник, не привык выслушивать возражения. Недовольство хозяина прораб Пет-ров понял и решил не спорить. Будь что будет! На всё воля Господа нашего!

Тем временем в доме что-то происходило, слышался какой-то шум и чувствовалось какое-то движение. Вернее даже не слышался. Просто Фёдор много лет прорабствовал и ощущал свой объект тридцать пятым чувством. По мимолётному взгляду, по запаху, он знал, есть ли кто-то на стройке, или что там происходит. Это была, как он для себя решил, строительная интуиция.
А что? Врачебная интуиция есть, поварская интуиция есть, это когда сыпешь в кастрюлю всё подряд и на глазок, а получается вкусно. Значит и строительная интуиция есть. Крадучись, он приблизился к входной двери. Рабочие ночевали в соседней деревне. Участок был пустым. Охраны не было. И Фёдор решил потихоньку взять свои сумки и ехать домой. Ему не хотелось общаться с хозяйкой, он очень устал за день. Тем не менее, звуки, раздававшиеся из дома, его насторожили. Он совершенно отчетливо понял, что в доме кто-то занимается любовью, причем одним из участников была Кира Ивановна.

Фёдор помнил, что первым впечатлением о хозяйке было потрясение от её огромной круглой попы. Петров вообще-то повидал кое-что на свете, но таких размеров не встречал, это точно. Он не знал, что нужно делать, чтобы такую попу вырастить. Наверное, целый день лежать и двигать только руками и головой. Другие части тела должны были находиться в абсолютном покое. При этом нужно было очень много есть, в основном сладкое, хлеб и макароны.
Когда хозяин шел рядом с женой, он всегда держал руку на её заднице, и она не соскальзывала, никуда не съезжала. Так и лежала на одном единственном месте. Как говорится, куда положил, оттуда и возьмёшь.
Всё рабочие весело подмигивали друг другу, и каждый тайно завидовал хозяину.
Так вот. Фёдор точно понял, что хозяйка с кем-то делает любовь. И это явно был не хозяин. Он сегодня уехал в командировку, предварительно расплатившись через прораба с рабочими.
— С кем же тут хозяйка?- задал себе философский вопрос Фёдор Петрович. Готового ответа не было. Ноги сами понесли его дальше. Поношенные ботинки мягко двигались по земле. Очень коротко мобильный пропикал «сообщение». От Лидки.
— Еду домой — был ответ.
Фёдор аккуратно отключил телефон и так же крадучись двинулся дальше.

Картина достойная кисти Рубенса предстала ему. На огромной кровати, которую под присмотром хозяина, Фёдор собирал своими собственными руками, колыхались два тела.
Фёдор замер в просвете двери. Величественное зрелище предстало его взору. Голая Кира Ивановна, покрикивая, скакала верхом на огромном мужском животе, покрытом черной шерстью. Причем живот был размером с попу партнёрши. Такого от своей хозяйки Фёдор Петрович никак не ожидал.
— Ну и бабы, — думал Фёдор, — то разговаривают еле-еле, а то такое сальто-мортале выделывают на супружеском ложе с чужими мужиками. Просто ужас какой-то!

Он даже не успел испугаться, представив на минуточку, что его Лидка тоже может выделывать такие штуки где-то с кем-то, как вдруг огромный шерстяной живот, на котором скакала хозяйка, сбросил её с себя, подскочил и сел на кровати. Это было лицо кавказской национальности, которое уставилось на Фёдора и заорало громким голосом со специфическим акцентом:
— Ты что тут делаешь? Туда тебя растуда. Ты кто такой?
Голая Кира Ивановна свалилась на кровать, присела рядом с любовником и молча уставилась на Фёдора.
— Фёдор Петрович, вы что тут делаете? — жеманным, но твёрдым голосом спросила она, натягивая на грудь кусок съехавшей простыни.
— Извините, залюбовался, — Петров не мог понять, что за слова вылетают из его рта. Его слегка по-колачивало, и губы разговаривали сами собой.
— Залюбовались? — Кира Ивановна кокетливо улыбнулась и подтолкнула шерстяной живот в бок. — Вот видишь, Нукзарчик, какое мы с тобой произвели впечатление на Фёдора Петровича. Познакомься. Это наш прораб.
Нукзарчик слез с кровати и поднялся во весь рост. Фёдор Петров окаменел. Такого размера детород-ного органа он не видел никогда и не представлял, что такие размеры бывают вообще в жизни.
— Ну что встал, кретин, очумел совсем, идиот проклятый! Убирайся отсюда прочь! А то ноги перела-маю!
В это мгновение Фёдор Петрович очнулся и немного рассердился.
Конечно, влез он в неурочное время, прервал их занятие на самом интересном месте. Но он не кретин и не идиот. А просто инспектировал вверенный ему объект. Тем временам сладкая парочка торопливо начала одеваться.
-Да, конечно кайф я им сломал - с сожалением подумал Петров. — Ну ничего, восполнят, сумеют по-вторить, в этом я не сомневаюсь.
Шерстяной живот как-то быстро оделся, подскочил к Фёдору и схватил его за плечо. — Ты как сюда попал, шакал поганый? Говори. — Видно было, что Нукзарчик испугался не на шутку.
— Опять он меня оскорбляет, — подумал Фёдор и решил уже не спускать обидчику.
Тем временем Кира Ивановна, напевая «Шоу маст гоу он» из репертуара группы «Квиин», надевала чулки. Это было ещё то зрелище. Казалось, что огромная попа лежит на кровати, а сама Кира Иванов-на стоит и одевает бельё. Нукзарчик продолжал трясти Фёдора за плечо, тот потерпел немного, а потом резким движением скинул руку и дал наглецу прямо в морду.
Началась драка. Нукзарчик обладал недюжинной силой, но Фёдор Петрович тоже был не промах. И кормила его Лидка хорошо. Короче дрались, как могли, старались, применяли все свои знания и знали, что за ними оценивающе наблюдает женщина. Никому не хотелось ударить в грязь лицом. Фёдор Петрович дрался самозабвенно, но очень устал. И Слава Богу! Когда его силы были совсем на исходе, Кира Ивановна встала и сказала: — Ну, всё, хватит! Они тут же прекратили, сели на пол и уставились друг на друга. Одетая Кира Ивановна сердилась. Она гневно махнула рукой и закричала:
— Ну что, успокоились, обормоты?  Двигайте в кухню. Какой бардак устроили, сволочи. Завтра, Фё-дор, убирать всё будешь. Лично! Сам! Всё вылизать тебе приказываю! А ты, Нукзарчик, запомни, драться  совсем не умеешь! Тебе торговать к лицу, так что не воображай из себя Сильвестра Сталлоне, хрен моржовый! Марш в кухню, разговаривать будем. Гады! Сломали  моё кресло, обормоты прокля-ые. Вон отсюда!
Нукзар оделся и следом за Фёдором двинулся на кухню. Каждый бормотал себе что-то под нос. Но вслух возражать Кире Ивановне никто не решился.

Все расселись вокруг большого круглого стола в кухне, успокоились и начали разговор. Поговорить было о чем.
— Ну что, Фёдор, влез ты конечно к нам не во время.
— Так, Кира Ивановна, я ведь не знал, что вы трахаться приедете. — Фёдор волновался, и голос его дрожал.
— Фёдор, ты как выражаешься, а?
— Как я выражаюсь? Нормально я выражаюсь, по сути. — Фёдор решил не давать себя в обиду и отстаивать своё право следить за объектом, когда хозяин в отъезде.
— Ладно, Фёдор, помолчи немного. Ты ведь всё прекрасно понимаешь! Ты раскрыл мой самый большой секрет.
— Какой секрет? Что вы трахаетесь с этим?
— Фёдор, я же просила тебя так не выражаться грубо. Выбирай выражения.
— Как я могу их выбирать, если нежданно-негаданно в конце рабочего дня застал вас с любовником на строящейся даче? Сижу теперь и страдаю, то ли вы меня уволите, то ли мне ваш Нукзарчик ещё морду  бить будет своими кулаками кавказскими. И что я хозяину скажу?
— Что хозяин? Какой  хозяин? Что бормочешь, козёл  нестреляный? — вдруг подал голос Нукзар.
— Какой я  козёл, слышь, ты, лицо кавказское? — Фёдор начал медленно подниматься со стула.
Его движение остановил ледяной голос Киры Ивановны.
— Ладно, всё! Хватит, я сказала! Замолчи, Нукзар! Фёдор, сядь! Так, Нукзар, придётся тебе раскошеливаться. Давай, доставай деньги!
— Какие деньги? — Лицо у  Нукзара вытянулось, и он стал судорожно тереть свой большой живот.
— Очень простые деньги. Плати Фёдору, чтобы он нас не выдал.
Фёдор замер на стуле и закрыл глаза. Когда он их открыл, на столе лежали зелёные доллары, такие же, какие ему давал хозяин утром.
— Ну что, доносчик  хренов, хватит тебе три тысячи зелёных за молчание?
— Какой я тебе доносчик, морда  твоя? Чего он меня оскорбляет, Кира Ивановна? Я пока ещё никому ничего не доносил. Он меня ещё только подкупить хочет по вашей просьбе.
— Нукзар, прекрати его злить. Ему ещё мой дом достраивать.
— Ты что с ума сошла, глупая женщина? Как он тебе будет дом достраивать? Ты что после всего его на работе оставишь? Мозги у тебя есть?
— Ты мне не хами, Нукзар. Мозги у меня есть в отличие от тебя. Я говорила, поедем в гостиницу. Так ты, жмот проклятый денег пожалел. Вот мы и попались. Молчи и плати сейчас же. Фёдор, три тысячи долларов хватит тебе за молчание?
— Кира Ивановна, ради вас я соглашусь. Хватит. Только у вас деньги правильные, не подложные?
— Как разговариваешь? Что такое подложные деньги? Ты русский, или кто?- Нукзар весь покраснел, надулся и начал пересчитывать деньги. Видно было, что расстаться с ними для него ещё тяжелее, чем объясняться с мужем Киры Ивановны.
Фёдор замер. Он себя не чуял от счастья. Ведь это те самые три тысячи долларов, которые он отдал Лидке на шубу. И надо же было ему заглянуть на объект перед уходом! И как же хорошо, что Кира Ивановна сегодня трахаться приехала! Главное вида не показать, как я счастлив, думал Фёдор. С самым своим серьёзным выражением лица он принял деньги, пересчитал, рассмотрел каждую бумажку и аккуратно сложил их в свою папочку с чертежами стройки. Когда застёгивал её, то увидел руку Нукзара, которая вдруг протянулась к деньгам, и резко отпрыгнул в сторону. Кира Ивановна в этот момент красила губы помадой, искоса посмотрела, хохотнула и уже ласково пропела Нукзару:
— Нукзарчик, дорогой, ну всё уже, моя киса. Отстань от него. Фёдор умный, он будет молчать. Давай собирайся, поедем к тебе на дачу.
Расплывшееся было в улыбке лицо Нукзара, вдруг передёрнулось судорогой.
— Ну что ты говоришь, женщина? Ещё хочешь приключений? В гостиница поедем. Всё, я сказал.
— Ну ладно, сказал, так сказал. Это я тебя, глупый, проверяла на остатки ума. Хорошо хоть ещё немножко осталось.
— Что ты меня оскорбляешь целый день? А? Устал я сегодня. Домой поеду, к Этери. Она по ночам не шляется с мужиками по дачам разным!

Фёдор встал, поклонился Кире Ивановне и очень тихо спросил разрешения уйти. Кира Ивановна ми-лостливо кивнула и махнула рукой: 
— Ну иди. Завтра не опаздывай на работу и держи язык за зубами, а то сама тебя опозорю и выгоню.
— Кира Ивановна, не пугайте вы меня больше, очень прошу. Не продам я вас никогда. Спасибо вам премного, Нукзар, не знаю вас по батюшке.
— У нас отчество не говорят, что не знаешь что-ли? — Лицо Нукзара немного расслабилось, он перестал чесать свой большой живот и попытался заглянуть снизу в глаза Кире Ивановне. — Ну ладно, Кирочка, девочка моя, простим его, что ли?
Фёдор подумал было, начать ли новую свару. Но Кира Ивановна ласково посмотрела на него, взяла Нукзара за руку и сказала:
- Ну, Слава Богу! Кажется конфликт исчерпан. Всё-всё-всё! Фёдор, езжай домой. Нукзарчик, дорогой, одевай своё шикарное пальто, пошли.

Краем глаза, уже выбегая из дома, Фёдор увидел, как Нукзар оделся. Пальто действительно было ши-карным. Черный тонкий кашемир ласково облегал его нестандартную фигуру, богатый воротник из щипанной норки шалью лежал на груди, подчеркивая благородный овал лица и густые красивые брови кавказского князя. В тот момент Фёдор Петрович подумал, что у такого хозяина он бы работал с ещё большим удовольствием, чем у Олега Серафимовича. Тот конечно был мужик с понятием, но лоску не хватало. Вечно в куртке какой-то бегал, да в гавнодавах на резиновом ходу. А у Нукзара ботинки были блестящие из какой-то редкой кожи, просто загляденье. Фёдор стоял в сторонке и наблюдал, как хозяйка с любовником вышла из дома, заперла его и двинулась к машине.
И в этот момент холуйская часть Фединого существа пересилила любовь к хозяйке. Он подобострастно подскочил к машине богатого и роскошного кавказского князя и негромко сказал:
— Если чем-то вам помочь смогу, господин, вы знаете где меня найти, вот мой телефон, — и отработанным движением быстро просунул руку в окно и положил на торпеду свою визитку.
— Ты что делаешь, предатель, иуда хренов? — Хозяйка возмущенно выглянула из окна своей машины. Оно было открыто, и своим чутким ухом она уловила весь тихий разговор своего прораба.
— Выживаю, Кира Ивановна. — Фёдор отпрыгнул от машины и с чувством, преданно заглянул Нукзару в глаза.
Тот был очень доволен.
Опять за свои собственные деньги он получил подтверждение человеческой подлости и предательства. Это было его главной забавой в жизни. Он с презрением относился к русским женщинам, использовал их по своему усмотрению. Но с мужской российской подлостью и искренним подобострастием сталкивался не часто. Тем более было приятно, что прораб его любовницы сей час го-тов был отдаться ему с потрохами, наплевав с высокой колокольни на своих хозяев, которые учили его, кормили и платили ему пять лет за его не хитрую и не очень профессиональную работу, которую он получил, подсидев Гришу Тузикова. Про Гришу Тузикова Нукзар ничего не знал, но догадывался при помощи каких интриг этот не очень умелый и очень пронырливый прораб столько лет сохранял своё место.
— Подумаю. — Окно машины Нукзара медленно закрылось.

Фёдор Петров подошел к своему «козлу», достал из багажника початую бутылку хорошей водки из «Седьмого континента» и солёный огурец. Налил маленький стаканчик и выпил. Закусил огурцом и сел руль. Сейчас он был счастлив. В очередной раз ему удалось выкрутиться.
— И шуба будет у Лидки, и рабочим смогу заплатить, — думал он, довольно развалясь на сидении своего авто.

Шоссе было пустым, и Фёдор Петрович быстро доехал до дому. В коридоре на шифоньере висела новая шуба с кисточками, хозяйка не стала убирать её в шкаф, любовалась. А сама Лидка, довольная и красивая, в шелковом пеньюаре восседала в кухне за накрытым столом.
Фёдор разделся, помыл руки. Он был на вершине счастья. На шифоньере висела новая Лидкина шуба, а в его рабочей папке лежали деньги на оплату работы строителей. Больше ему не до чего не было дела. Вкусный ужин, тёплая постель, мягкая Лидкина грудь.
Только всю ночь ему снился странный сон, в котором кавказский князь вынимает из его груди сердце, протыкает его шампуром и томит на огне, подбрасывая разные пряности и подливая какого-то стран-ного вкуса оливковое масло, похожее на кровь.
На следующее утро Фёдор Петрович заболел, у него поднялась температура, и появился кашель. Его несколько раз приезжала навестить Кира Ивановна, потом Олег Серафимович. Его возили на консультации к разным врачам, делали рентген и разные другие исследования, но никто ничего не мог понять и никто не мог поставить ему диагноз. Лечение назначали все разное. Он успел даже полежать в больнице, но сдвигов не было никаких, ему становилось всё хуже и хуже.
Каждую ночь с завидным постоянством ему снился один и тот же сон про то, как у него вынимают из груди сердце и протыкают его шампуром. Делал это человек, очень похожий на Нукзарчика.

В новой шубе Лидка ездила по разным знакомым и советовалась с разными врачами. Лечение всё время меняли, а Фёдор Петрович всё кашлял, болел и что самое странное худел. Ему становилось страшно, когда он начинал разглядывать свою тонкую руку. Раньше ведь железки разгибал.
Время шло, а здоровья не прибавлялось. Как-то раз февральским вечером приехал Олег Серафимович и сказал, что больше ждать не может, пока Фёдор поправится, будет искать нового прораба заканчи-вать стройку.
— Буду брать другого прораба, извини. Уже два месяца работа стоит. —
— Да, я понимаю, Олег Серафимович,- сказал Фёдор, грустно улыбаясь. — Чего уж тут поделать.
— Фёдор, что же случилось-то? Чего ж ты так заболел, а? Ведь здоровый такой был всегда.
Фёдор Петрович повернул голову в сторону хозяина. Глубоко запавшие глаза были печальными, губы дрожали.
— Да предал я вас, Олег Серафимович, — сказал Фёдор и испуганно замолчал. Он не мог понять, как сказал такое и ещё больше испугался.
— Чё ты ерунду-то говоришь, а? — Хозяин недовольно нахмурился. — Проворовался, что ли? Вроде я не замечал за тобой такого. Деньги, что я тебе оставил расплатиться с рабочими тогда в декабре, ты мне отдал. Что ещё? Говори уж.
— Да нет, не проворовался. — Фёдору уже было абсолютно всё равно.- Хорошо у вас жил и работал, да вот другому хозяину стал себя предлагать, побогаче который.
— Это что, Фиклистову что ли? Соседу моему справа. — Лицо Олега Серафимовича стало совсем грозным.
— Да нет, что вы. Феклистов же козёл полный. Мы то с вами знаем. Другому, незнакомому.
— Ну, если не Феклистову, тогда и хрен с ним совсем. Ерунду какую-то говоришь мне тут, Фёдор. Давай, поправляйся лучше. — Лицо Серафимыча расслабилось, он улыбнулся, похлопал Фёдора Петровича по плечу, дал конфету Петьке и уехал, побибикав на прощание.

Этой ночью прорабу Петрову начал сниться тот же самый, что и каждую ночь сон, но откуда-то взялись силы оттолкнуть страшную волосатую руку и не дать кавказцу разорвать себе грудь. Сердце осталось на своём месте и от радости стало биться ровно и четко. В своём чудном сне с появившимися новыми силами Фёдор Петрович спас птицу от злых людей, вылечил Лидку от гнойного воспаления в желудке и Петьку от аппендицита. Он не знал и не понимал, откуда в его голове беруться такие сны, но очень старался всё делать по совести, всем помогать и никого не предавать.
На следующий день самым странным образом кашель кончился, и Петров начал потеть. Три раза Лидка меняла постель и вечером плакала от усталости. А потом пришла, легла рядом и заснула. Следующую ночь Фёдор совсем не спал, он смотрел на свою родную жену, которая так замучилась с ним за последние месяцы, промокал слёзы, которые катились из её закрытых глаз, и сам плакал потихоньку.
Утром их разбудил звонок. Приехала дальняя родственница Фёдора из Алтайского края. Её звали Фира и она была лекаркой. Лечила травами. Фёдор так замучился за последнее время, что не ругался что та приехала без предупреждения. Тихо слушал её рассказы о новом губернаторе из артистов и сильно потел. Перед походом по магазинам Фира заварила Фёдору настой из своих луговых трав, сказала пить по ложке. После первого приёма Фёдор кашлял три часа. Вышло полстакана черно-зелёной мокроты, два литра кровавой мочи и огромная пробка из левого уха. Фёдор с Лидкой только диву давались, где это всё у него помещалось.
Фира Матвеевна молча готовила новые отвары, и через две недели Фёдора было не узнать. Он расправился, задышал, налился соком и смог снова любить свою жену. Через месяц он начал рабо-тать, и решил на всякий случай — чем чёрт не шутит — заехать с своему бывшему хозяину в строящийся дом. Дверь ему открыл довольный Нукзар.
— А, здравствуй, дорогой, заходи, гостем будешь! Что, проблемы какие?
— Ой, извините. Мне бы Олега Серафимовича.
— Нет таких тут. Кира, иди сюда. Фёдор твой пришел.
Кира Ивановна выглянула из кухни.
— А, Фёдор, здравствуй, заходи. Ты поправился? Выглядишь прекрасно. Молодец.
— А где же Олег Серафимович? — Робко спросил Фёдор.
— Умер он, под машину попал. — Кира Ивановна на минуту сделала грустное лицо. Похоронили две недели назад, тут недалеко от нас кладбище маленькое есть. Хожу к нему на могилку через день. Ну что, работать будешь? А то новый прораб мне совсем не нравится.
— Спасибо, Кира Ивановна, пока болею. До свидания, — пробормотал Фёдор и бегом двинулся к машине.

Могила Олега Серафимовича была свежей и очень аккуратной. Фёдор сел около неё на полено и просидел до вечера. В голове проплывали все пережитые вместе события. И было ужасно жаль, прямо до слёз этого строгого, но очень симпатичного, прямого и открытого человека.
Домой Фёдор приехал совсем потерянным, и долго не мог прийти в себя. Уж Лидка уговаривала его по-всякому. Ничего не помогало. Прогоревал неделю. Слава Богу! Не заболел снова. Всё-таки Фира подлечила.
А ещё через полгода, когда Фёдор работал в посёлке по соседству у хороших хозяев, он узнал, что Кира Ивановна упала дома с лестницы, ударилась виском об угол подоконника и через два дня, не приходя в сознание, умерла в больнице.
Дом был продан еврею Рабиновичу, который стал выращивать в длинном сарае шампиньоны и сдавать на продажу в местный магазин, рассказывая о том, какой хороший дом ему достался совсем подешёвке, как хорошо он был построен предыдущим хозяином Олегом Серафимычем и его прорабом Петровым.
Фёдор очень осторожно слушал хвалебные речи в свою сторону и думал, что все несчастья в этом ми-ре начинаются с того момента, когда женщина предаёт свою любовь. Ведь все мужские поступки яв-ляются продолжением женских мыслей, от которых никому на этой земле спасения нет.

http://elenapyltsova.ru/my-books/71/208/